М.Н. Эпштейн
Маленький человек в футляре: синдром Башмачкина-Беликова
На первый взгляд между ними нет ничего общего. Акакий Башмачкин ‒ маленький
человек, всеми унижаемый и обижаемый, а чеховский Беликов, напротив, держит у себя под
башмаком все местное общество. Но в основе обоих типов лежит какая-то «маленькость»,
выраженная уменьшительным суффиксом в обеих фамилиях. Башмачкин ‒ «низенького
роста», Беликов ‒ «маленький, скрюченный», носит темные очки и постоянно прячет лицо в
воротник. И внешность их, и образ жизни ‒ сама серость, стертость, бесцветность,
боязливость, отчужденность от всей окружающей действительности – сближены. Оба
стараются скрыться в иной, стерильно-отвлеченный мир, которым, как футляром,
отгораживаются от современности. Оба как будто еще не родились на свет, не вступили в
настоящую, взрослую жизнь, и поэтому главной заботой и темой их существования является
вторичная материнская утроба ‒ шинель, оболочка, футляр, которые оберегали бы их от
сурового климата и всех превратностей внешнего мира. Футляр в виде башмачкинской
шинели или беликовского теплого пальто на вате и физически, и символически ограждает
героев от пугающего их мира. Этот сходный предметный мотив выражен заглавиями —
«Шинель» и «Человек в футляре».

Оба ведут очень воздержанный, почти монашеский образ жизни, замыкаясь, как в келье,
в идеальном мире... Для Акакия Акакиевича это Буквы, которым он служит как переписчик. А
Беликов находит себе прибежище в Древнегреческом Языке.

Истории двух шинельных, или футлярных, людей разворачиваются параллельно. Оба
долго были верны своему аскетическому и «минимальному» образу жизни, – Башмачкину уже
за пятьдесят, Беликову далеко за сорок, а они все еще погружены в свои чернильно-
бумажные прописи или древнегреческий язык. И только когда каждый из них решил
обзавестись «подругой жизни», – один в виде все той же шинели, другой в лице певучей и
смешливой Вареньки, — с ними происходит внезапный и стремительный катаклизм. Выход из
домашней скорлупы в светскую жизнь, посещение вечеринки или театра, выводит этих
шинельных людей из равновесия и приводит в столкновение с неведомыми им силами.
Ночное ограбление Акакия Акакиевича, вдруг лишившегося своей новобрачной, своей
шинели, перекликается со сценой, когда уже близкий к сладостным брачным узам Беликов
изгоняется из дома невесты – терпит фиаско, которым «завершилось все: и сватовство, и
земное существование Беликова».

Почти одинаковая концовка обоих рассказов и жизненного пути героев: генерал топает
на Башмачкина ногою и повышает голос до такой степени, что тот обмер, затрясся... «Как
сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не
слышал ни рук ни ног <...> добрался он домой <...> весь распух и слег в постель». А Беликов
даже не спустился сам по лестнице, а был спущен с нее разгневанным Коваленко и прогремел
по ней всеми своими очками и калошами. Попытка выйти в жизнь и стать «как все»,
обзавестись женой или новой шинелью; и как месть за эту измену своему призванию
мгновенное потрясение и смерть, виновниками которой становятся «сильные», «большие»
люди.

«Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть
может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он
всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал,
были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной
жизни». Оба героя меняют мир людей на Буквы и Язык — мир Знаков, отрешенный от всего
житейского, слишком человеческого, и находят в этих Знаках почти чувственную усладу,
будучи предельно необщительными, асоциальными, что выражено молчанием и
косноязычием Башмачкина, Беликов же, как учитель гимназии, выражается гладко, но
предпочитает молчать, гнетуще действуя на окружающих. «Придет к учителю, сядет и молчит
<...> Посидит эдак, молча, час-другой, и уйдет <...> ходить к нам и сидеть было для него
тяжело...». В обоих случаях речь идет о форме мизантропии, поэтому слово «Антропос»,
сладостно произносимое мизантропом Беликовым, звучит в его устах, конечно, как чеховская
насмешка. И Башмачкину, и Беликову тяжелее всего дается именно общение с людьми. Свой
страх общества они вносят в само общество, разлагая его изнутри, побуждая людей бояться
друг друга. Маленький, робкий, жалкий Беликов, который постоянно боится “как бы чего не
вышло”, приобретает магическую власть над городом. «...Этот человечек, ходивший всегда в
калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию?
Весь город <...> Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять — пятнадцать
лет в нашем городе стали бояться всего».